ПОЧЕМУ ВЕСЬ МИР УГОВАРИВАЕТ ЖЕРТВУ СМИРИТЬСЯ С ТЕМ, ЧТО ЕЁ ИНФИЦИРОВАЛИ

Каждый час вирусом иммунодефицита в России заражаются 10 человек, в группе риска — все. На Урале и в Сибири эпидемия признана официально, а отношение к ВИЧ-положительным в обществе близко к средневековому: над такими людьми издеваются, их делают изгоями и выгоняют с работы.

Искать в этом неконтролируемом вихре тех, кто заражает людей умышленно, — словно расследовать кражу, когда вокруг война. Действующая уголовная статья 122 — это одна из самых неудобных тем для правозащитников. Активисты по всему миру сейчас призывают полностью вывести ВИЧ за рамки криминала, ведь угроза сесть в тюрьму за секс отпугивает тысячи людей от того, чтобы просто сдать тест, — и это усугубляет эпидемию. Но если вы сами окажетесь жертвой настоящего умышленного заражения, от идеи наказать злодея вас будут отговаривать буквально все: родственники и адвокаты, волонтёры и полицейские, политики и врачи. Специально для Baza Анастасия Куц и Кирилл Руков попытались выяснить, почему.


В 2014 году Марина* из Новокузнецка зарегистрировалась на сайте знакомств, чтобы в сорок лет слегка разнообразить жизнь: от одиночества не спасали свой бизнес и прекрасный сын. «Он всё время занят, то в армии служил, то диплом писал. У меня нет ни мамы, ни папы. Мне хотелось с кем-то общаться», — вспоминает женщина. Она быстро познакомилась с Олегом*, который был моложе на 10 лет. «Внешне разница в возрасте была не видна, а в остальном мы совпадали». Сложные отношения затем продлились три года, прерывались манипуляциями, ссорами и расставаниями — после одного из них девушка узнала, что у неё ВИЧ. Она вышла из кабинета СПИД-центра и попросила у незнакомца телефон позвонить: «Привет, у меня ВИЧ!». «Ну, классно», — сказал Олег, а затем бросил трубку.

Позже выяснилось, что Олег состоял на учёте как ВИЧ-положительный ещё с 2010 года, он заразился, когда страдал от тяжёлой наркозависимости, — но о своём статусе мужчина никому не говорил.

На первое свидание с Олегом Марина приехала сама, в другой город: «Хотела ему сразу понравиться, поэтому надела не очень удобные, но красивые сапожки, которые постоянно надо было поправлять». Выходя из своей машины, она попросила Олега подержать сумку — тот резко убрал руки за спину и сказал, что «никогда не трогает женские сумочки». «Он просто не привык к женщине рядом, со мной-то он изменится», — убеждала себя девушка. 

Большая четырёхкомнатная квартира Олега была пустой, холодной и неуютной. Обросший худощавый мужчина при этом казался Марине «брошенкой»: «Если его побрить, помыть и подстричь, то он будет привлекательным». У пары завязался разговор, во время которого Олег рассуждал, рисуя ручкой на обоях, — он производил впечатление неординарного человека. Так они проговорили до утра. Спал Олег на бетонном полу на коврике для йоги, а на кухне не было ложек и вилок. Марина решила, что сможет ему помочь, как материально, так и морально. 
 
Она вдохновила его вернуться в университет, на оплату которого Олегу давал деньги отец. Вместо того чтобы найти работу самому, Олег продолжал давить на жалость и манипулировать: «При этом, когда у него сломалась машина и был необходим срочный ремонт, я умоляла принять деньги от меня, чтобы он мог хотя бы ездить в университет, — но Олег только строил из себя гордого». Это продолжалось три года. Свои деньги Марина вкладывала в квартиру, в которой они стали жить вместе. Она сама собрала кровать и привезла постельное бельё. Кроме плиты больше для их отношений ничего не было нужно: «В кровати происходили все ссоры и примирения, а в пустой квартире — достаточно места, чтобы таскать меня за волосы и пихать, орать и кидать табуретки».


Марина считает, что Олег парадоксально начал бить её именно из-за страха потерять совсем. Зимой для него было нормальным выгнать девушку в одной ночнушке, в Сибири, в неотапливаемый подъезд из-за приступов ревности, затем закрыть дверь на замок и лечь спать. После одной из драк Марина ходила в больницу зашивать рот изнутри — но каждый раз происходила «жёсткая промывка мозгов», и девушка снова винила себя за всё: «Теперь я понимаю, почему люди попадают в секту, когда после каждого удара в итоге извинялась я». Первые полгода отношений пара предохранялась во время секса, но затем Олег прочитал лекцию о «новой стадии». Он хотел устроить гражданский брак и сожительство, а в будущем — завести ребёнка от Марины. «Я понимала, что у нас есть фундамент: своё жильё, моя работа и его поиск работы, у обоих есть машины».

Доверившись, Марина позволила мужчине перестать использовать презервативы. Требовать от Олега анализы она в тот момент даже не думала. Но сама женщина ходила на диспансеризацию раз в три года: так она и узнала о своём статусе, как раз после планового анализа. Перед этим они снова поссорились с Олегом, поэтому Марина позвонила ему с чужого номера — следующие семь месяцев он не появлялся и не выходил на связь. «У него ещё во время отношений проскальзывали такие фразы, мол, “Да ВИЧ вообще не существует”, “кто-то уже излечился”». Через несколько месяцев пара всё же снова встретилась, они поговорили: «Олег признался, что знал о своём статусе, но терапию не хотел принимать, потому что от неё “пропадает эрекция”. Стал извиняться и говорил, что боится за моё здоровье, а с другой стороны — шутил: “теперь ты вичовая и от меня не уйдёшь”».


Статья 122 Уголовного кодекса — это не только передача ВИЧ другому человеку без предупреждения, но и сама опасность этого заражения, даже если в результате партнёр остался здоров. Из-за этого получается, что вообще любой секс ВИЧ-инфицированного, который не сказал о своём статусе, — это преступление в России.

На самом деле статья используется очень редко: например, в 2019 году по ней судили всего 77 человек (для сравнения, за убийство в тот год судили 6 тысяч, а за кражу — 225 тысяч человек). Максимальный срок — до 5 лет, хотя в большинстве случаев дают условное наказание. Юристы «Агоры» отмечают, что заявление о таком преступлении могут подать и родители партнёра, узнавшие о диагнозе ребёнка. 

Настоящие злодеи и обманщики по этой статье, впрочем, тоже проходят. Вот несколько последних историй из новостей:

Умышленное заражение ВИЧ довольно часто становится дополнительным преступлением, например, вместе с изнасилованием. Самая страшная история, которую Baza удалось найти об этом, — про ВИЧ-маньяка Ефрема Измайлова, бывшего гаишника, который почти десять лет, с 2005 по 2014 год, принуждал к сексуи заражал ВИЧ случайных попутчиц на трассах в Калининградской области.Измайлова удалось поймать, только когда одна из 11 его жертв вспомнила номер чёрного пикапа Ford. Три девушки отказались спать с ним добровольно — тогда Измайлов заблокировал двери, заехал в глухую чащу и изнасиловал их. Одна из этих женщин села в его машину с ребёнком: он оставался в салоне до самого конца и наблюдал. 

Ещё одну девушку Измайлов изнасиловал, будучи в форме сотрудника ГАИ, а обычно просто показывал корочку после — и предупреждал, что рассказывать о произошедшем полиции бессмысленно. Ефрем Измайлов не признал своей вины до самого приговора.


Ещё в статье 122 есть четвёртая часть, которую придумали, чтобы судить врачей, допустивших заражение пациентов, но в реальности ей почти не пользуются: например, недавно в Будённовске за заражение ВИЧ пятерых детей медсестру судили за халатность, а это другая статья.

При этом самый известный случай врачебной ошибки с вирусом произошёл ещё в Советском Союзе — это легендарный «калмыцкий инцидент», массовая вспышка ВИЧ в Элисте в 1988 году, количество заражённых дошло до 270 человек. С тех пор умерло несколько десятков детей, а преступление до сих пор не раскрыто: расследование прекращали пять раз, дело окончательно закрыли в 2011 году.

Всё это время жертвы сталкивались с издевательствами и давлением. «Мы хотели просто услышать фамилии виновников трагедии и увидеть, как государство их накажет», — говорили родственники пострадавших. Чиновники в Элисте отвечали: «В Ростовской области пострадало куда больше людей, но они воду не мутят — не судятся и ни на что не жалуются, не выпячивают свои боль и горе. Только наши спекулируют».

Марине хватило смелости не только порвать с Олегом насовсем — она решила добиться справедливости, наказать его за обман. Узнала в интернете о статье 122, но странности начались ещё при подаче заявления в полиции. Простояла в очереди два часа, потом дежурный начал вслух читать бумагу очень громко: «Я его попросила читать подальше от народа или хотя бы про себя, на что он мне ответил: “Ну а что такого? Вы бы знали, сколько у нас таких вичовых приходят”», — рассказывает девушка. Другая полицейская попутно расспрашивала Марину, насколько она сейчас заразна и надо ли мыться после общения с ней. 

О ВИЧ-статусе быстро узнал весь полицейский участок. Заявление женщины постоянно передавали из кабинета в кабинет: то к одному дознавателю, то к другому. На допросе Олег соврал, что предупреждал Марину: он притащил в полицию свидетелей, с которыми раньше регулярно употреблял наркотики, — и они подтвердили, что парень якобы признался Марине о своём диагнозе на кухне. Потом Олег стал затягивать расследование и не появлялся в отделе, когда его вызывали, а полицейские просто ничего не делали. Всё разваливалось. 

Для Марины это начинало походить на кошмарный сон, от которого очень легко избавиться: тратить по два часа туда-обратно на поездку в другой город, чтобы разбираться с бывшим, она больше не хотела. «Каждый раз выносили отказы в возбуждении уголовных дел, — рассказывает Марина. — Я писала жалобы. Проводили повторную проверку — и снова отказы. В том городе никто просто не хотел этим заниматься. Прошло три года, сейчас я могу на это смотреть более трезво. Статья за заражение ВИЧ в нашей стране — мёртвая». Даже лечащий врач-инфекционист убеждал Марину, что если она хочет нормально жить — нет смысла пытаться наказать Олега. Женщина смирилась, начала принимать антиретровирусную терапию и восстанавливать свою жизнь.

«Если не было насилия, то почему не было презерватива? О чём неинфицированный человек думал?» Кирилл Барский из фонда «Шаги» — один из самых ярких противников 122-й статьи в России. И хотя его риторика буквально меняет местами позиции жертвы и агрессора, Барский уверен, что закон нужно срочно отменять: «Эта статья направлена на наказание людей за то, за что вообще не нужно наказывать. Государство не должно репрессировать за заражение, а должно делать всё возможное, чтобы люди могли легко узнать о своём статусе и получали терапию. Ведь человек, который принимает её, вскоре может иметь минимальные шансы на передачу вируса». 

Председатель фонда «Шаги» Игорь Пчелин тоже считает, что ответственность за заражение должна ложиться в равной степени на обоих партнёров, а не только на одного: «Ведь все знают, что незащищённый секс небезопасен, так почему же человек, который в настоящий момент не болен, не задумывается об этом? В конце концов, есть средства защиты, которые достаточно надёжно предохраняют». «Каждый должен в первую очередь сам заботиться о своём здоровье», — заявляла в интервью Deutsche Welle даже главный эпидемиолог московского центра борьбы со СПИДом Галина Панкова.


Правозащитники ненавидят, когда журналисты вообще пишут о преступлениях с умышленным заражением. Например, в сентябре 2020 года в журнале Health вышло исследование того, как СМИ в Англии освещали суд над Дэрилом Роу, которому за это преступление дали 8 лет тюрьмы. Роу знал о своём статусе, не принимал терапию, специально искал мужчин через приложения для знакомств, а после присылал издевательские смс вроде «Теперь у тебя ВИЧ, лол». Исследователи журнала Health же обвинили журналистов в том, что «Основное внимание уделялось злу Роу и страданиям его жертв. Ни одна из газетных статей не бросила вызов социальным представлениям о ВИЧ как о разрушительной болезни, (...) не объяснила современные достижения в науке о ВИЧ, которые обеспечивают хороший прогноз и нормальную продолжительность жизни при раннем диагностировании и лечении».

Кирилл Барский из «Шагов» тоже считает, что такие статьи, как 122 в России, не должны защищать жертв умышленного заражения: «Если в 90% случаях ВИЧ-положительный не признаётся в своём статусе из-за страха, то тогда всем надо думать о защите. Карательные меры никогда не будут работать. Люди, которые отрицают ВИЧ и терапию или являются ВИЧ-насильниками, не изменятся из-за закона. Это просто необразованность. Точно так же не работают и законы о наркопотреблении, ведь меньше наркопотребителей не стало. Из-за существования такой статьи людей сажают по бредовым эпизодам. Например, осенью 2019 года в Удмуртии за укус полицейского ВИЧ-положительного мужчину приговорили к трём годам колонии. От укуса не заражаются, но якобы была угроза заражения. Эта статья и такие случаи с судебными делами пугают ВИЧ-инфицированных встать на учёт, чтобы потом их не отправили за решётку. Выходит, будто ВИЧ-положительный человек — социально опасный субъект».


После развода с мужем — тираном и алкоголиком Анна из Москвы наконец решила попробовать новые отношения, более свободные. Зимой 2017 года она познакомилась в соцсетях с Андреем: 45 лет, высокий и симпатичный, воспитывал дочку. Анна — почти его ровесница и с двумя детьми. Женщина старалась «всё делать правильно»: перед первым сексом сразу потребовала показать анализы, причём только из той клиники, которой она доверяет, — и сама сделала то же самое. Андрей всё выполнил, поэтому, убедившись в «чистоте», Анна переспала с ним без защиты. 

Через пару месяцев Анна почувствовала себя хуже — заново сдала анализы на венерические заболевания и ВИЧ. Нашли только уреаплазмоз. Андрей уверил девушку, что это пройдёт, и пообещал дать деньги на лекарства и анализы. Он постоянно «вешал ей лапшу на уши» о том, какой он успешный, хотя на самом деле у него были только своя квартира на окраине и много долгов по кредитам. Несмотря на обиду, Анна решила, что секс с Андреем был слишком уж хорош, — поэтому переспала с ним еще раз, без обязательств, но уже с презервативом: «У него реально большой размер, было сильно, грубо и классно, но травматично». К несчастью, защита порвалась.


                                                ВИЧ — это проблема геев и наркоманов.
Давно уже нет. Только 2,5% выявленных случаев передачи ВИЧ в 2019 году в России связаны с гомосексуальными контактами. На наркотики приходится гораздо больше — 33,6% всех случаев заражения. Но чаще всего — 62,7% в 2019 году, — как и во все последние годы, ВИЧ передаётся в гетеросексуальных парах благодаря обычному вагинальному сексу. Именно поэтому эпидемиологи заявляют, что группа риска сейчас — все.

                                                   ВИЧ передаётся через поцелуй.
Нет, вирус не передаётся через слюни вообще, а на поверхностях и коже он быстро разрушается. Чтобы заразиться через поцелуй, нужны открытые кровоточащие раны во рту у обоих людей.

                               Для ВИЧ-положительных нужны отдельная посуда и туалет.
Нет, не нужны, если только вы не облизываете свежие пятна крови, а у вас во рту нет открытых ран.

             Врачи в поликлиниках и больницах должны быть предупреждены о ВИЧ-пациенте.

Никакие врачи (за исключением лечащего инфекциониста из центра СПИД) не обязаны знать о статусе человека: соблюдения стандартных правил санитарии в любом медицинском учреждении достаточно, чтобы исключить инфицирование кого-либо вокруг. Даже после обязательного анализа на ВИЧ при госпитализации врач в больнице не имеет права каким-либо образом маркировать карту (обычно незаконно помечают красным крестом или буквами B-20), а также раскрывать диагноз третьим лицам. Подробный разбор прав и обязанностей ВИЧ-положительных людей в России можно почитать, например, здесь.

                                           Заразился ВИЧ — значит, умрёшь раньше.
Продолжительность жизни людей, которые сегодня получают новейшие препараты для лечения ВИЧ, — антиретровирусную терапию — приближается к средней, наблюдаемой у здоровых людей, по данным журнала Lancet. Фактически сейчас это уже не смертельная болезнь, а хронический недуг

На просьбы Анны выслать ей наконец деньги на лечение Андрей постоянно отнёкивался и придумывал отговорки. Больше девушка с ним не связывалась. Ещё через месяц появились новые странные симптомы: лихорадка, красные пятна на теле и молочница. «Я решила, у меня просто аллергия от антибиотиков». О ВИЧ она даже не думала, ведь совсем недавно сдавала анализы. Одновременно Анна решилась поменять работу, но поиски новой затянулись — у неё началась депрессия. 

Вскоре симптомы исчезли, и девушка продолжила поиски нового партнёра — она сменила ещё двоих мужчин, перед третьим знакомством снова сделала тест на ВИЧ. Именно он оказался положительным. «Я сразу обзвонила всех бывших, чтобы предупредить. Но только Андрей вёл себя мерзко: “Ха, ну и что? Сама виновата”». Через неделю он перезвонил пьяный, извинялся и стал звать девушку замуж: он признал, что заразил её ВИЧ, а анализы просто подделал. «Я жутко разозлилась, как он посмел распоряжаться моей жизнью?» О её статусе, кроме близких и лечащих врачей, никто не знает до сих пор, и рассказывать она не собирается: «Есть люди странные, которые не понимают ничего, и у них сразу реакция, как в песне Земфиры “СПИД”». 

Всё перевернулось, когда Анна решила наказать Андрея: он тоже скрывал свой статус ото всех и продолжал заниматься беспорядочным сексом — слышала об этом от общих знакомых. Её новые партнёры попутно предлагали «сломать ему ноги в подворотне», но женщину такое кровопролитие не устраивало. Она решила, что отомстит изощрённее: позвонила отцу Андрея и рассказала ему всё. «Вы вообще понимаете, что он со мной сделал? Что это подсудное дело, что есть 122-я статья?» Отец Андрея оказался влиятельным столичным адвокатом и не растерялся. Он записал телефонный разговор и всё проанализировал. Через неделю спокойно перезвонил и повернул стрелки наоборот: так как Андрей сдавал все анализы анонимно, он нигде не состоял на учёте и его ВИЧ-статус не был нигде отражён. «Де-юре мой сын абсолютно чист». А вот Анна уже начала принимать терапию от государства — значит, она легко могла стать обвиняемой в этом деле, ведь из них двоих это у Анны на руках есть подтверждённый статус. Это абсолютно безвыходная ситуация: доказать, кто кого заразил первым, в этом случае невозможно. 

«Мне пришлось простить его. Не сразу, конечно, но пришлось, потому что наказать человека, который не состоит на учёте, в нашей стране нереально. И крутой адвокат может повернуть это всё таким образом, что ты станешь крайней. Андрей ещё звонил мне несколько раз, угрожал, мол, готовься, скоро уедешь в тюрьму. Он никого не боялся, кроме отца, — так что хоть так я его наказала, теперь вся его семья знает. Пусть катятся оба».

Самой громкой историей из России об умышленном заражении ВИЧ за последние годы оказалась история Армана Сагынбаева. Обычно такие новости редко улетают дальше региональных газет, но Арман уже был в центре внимания. Его история — словно кейс Харви Вайнштейна для ВИЧ-насилия — показывает, что требовать ответственности для своих обидчиков жертвам умышленного заражения не проще, а только сложнее, если речь идёт о знаменитости. Арман — фигурант громкого дела «Сети»**. Семеро антифашистов играли в страйкбол в Пензе, а с 2017 года их стали подозревать в подготовке терактов в России. Многие правозащитники и активисты считают это дело сфабрикованным. Парни заявляли о пытках со стороны сотрудников ФСБ. Армана тоже пытали — и он был мучеником в глазах людей, пока в ноябре 2019 года художница из Москвы Ясна Исхаки не обвинила его в умышленном сокрытии ВИЧ-статуса и насилии в отношении нескольких бывших партнёрок.

Сама Ясна не была пострадавшей и не успела с ним переспать — она выступала в роли активистки, соединяющей других жертв Сагынбаева, чтобы предать ситуацию огласке. Шесть историй девушка собрала на специальном сайте, затем дала несколько интервью журналистам, в которых рассказала, насколько Арман опасен, — будучи под арестом, он продолжал знакомиться с новыми поклонницами.

Издание «7x7» подробно разбирало биографию Сагынбаева. Он родился в Новосибирске, работал программистом, увлекался вегетарианством и придерживался антифашистских убеждений. В Пензу приезжал всего трижды. На момент ареста в 2017 году Арман жил в Петербурге, выращивал овощи у себя на балконе и занимался производством веганского сыра без молока. Ясна Исхаки познакомилась с ним как раз на этой почве: она писала письма многим политзаключённым, а Армана решила поддержать ещё и как «брата-вегана».
Их отношения по переписке развивались стремительно. Арман создавал образ одинокого человека, начал требовать личных встреч в СИЗО, мечтать о сексе: «Мы очень быстро сблизились, всего два раза он успел позвонить». Арман казался чутким и влюблённым и вскоре предложил ей выйти замуж: «Он усиленно слал мне сердечки, поцелуи и всё такое. (...) Просил меня не отвечать [сразу], сказал, что у него будет инфаркт ноги, если он прочитает мой ответ. Если бы он не был классным и смешным на словах, то он никого и соблазнить бы не смог». Девушка отказалась, но было тяжело: «Он начал писать, как невыносимо страдает, что сейчас у него худшее время в жизни, ему не было так больно, даже когда его задержали и пытали. Я понимала, что я разрушу свою семью. Но думала, может быть, я должна принести себя в жертву, ведь Арману тяжелее, он в тюрьме, а мы все — на свободе. Перед тем как принимать такое серьёзное решение о браке, я решила спросить о том, какой всё-таки Арман человек, у тех, кто его знал на воле. Первое, что мне написала моя подруга-анархистка, это вопрос: знаю ли я, что у него ВИЧ? Если я знаю, то это окей, это не страшно. Но я не знала. Тогда она рассказала, что Арман уже инфицировал несколько женщин». 

Ясна стала наводить всё больше справок; выяснилось, что репутация Армана ужасна. Всего ей стало известно о десяти девушках, из которых шесть пошли на контакт с ней лично и рассказали о насилии, а три подтвердили Ясне их положительный ВИЧ-статус. По рассказам бывших, Сагынбаев оказался садистом, резал женщин во время сексуальных игр и на заражение партнёрш шёл осознанно — уговаривал их не использовать защиту.

Ясна считает, что стратегию умолчания Арман выбрал после нескольких неудач. «Раньше он на первом свидании сразу говорил: “У меня ВИЧ, и я люблю секс без презерватива”, — но тогда общение заканчивалось»; поэтому он стал тянуть время. Три заражённые девушки встречались с ним год или дольше. «Двум нашим жертвам он никогда не говорил, что он ВИЧ-диссидент, а заявлял, что он не заразен и что состоит на учёте с 2014 года. При этом Арман не принимал терапию. Как тогда у него может быть нулевая вирусная нагрузка?» — уточняет Ясна. Ещё одной девушке Арман признался о ВИЧ прямо во время секса: «Меня поразило, что Арман специально уговаривал девушек на незащищённый секс, когда выше риск инфицирования ВИЧ для принимающей партнёрки. Если бы меня не предупредили, я бы сама могла через это пройти и тоже получить положительный статус».


Можно. Для этого ВИЧ-положительный партнёр должен принимать самую новую антиретровирусную терапию (ВААРТ), делать это суперпунктуально и регулярно сдавать анализы на количество частиц вируса в его крови. Такой принцип называется «H = H», или «Неопределяемый = Непередающий» — масштабная и революционная общественная кампания в ВИЧ-сообществе, которая возникла 2016 году: сразу несколько независимых исследований тогда доказали, что неопределяемо-низкая вирусная нагрузка означает, что ВИЧ-положительный не сможет передать вирус партнёру. 
Позже Ясна выяснила, что, чтобы повысить шанс её согласия на замужество, Арман просил своего адвоката Тимура Мифтахутдинова подчищать в СМИ упоминания о его ВИЧ-статусе, — и он действительно имеет на это право, ведь насильно раскрывать ВИЧ-статус человека без его согласия нельзя. Самой Ясне адвокат при этом говорил очень странные вещи: «Арман, наверное, сейчас представляет, как занимается сексом с тобой. Пьёшь ли ты оральные контрацептивы? У тебя стоит спираль? Просто хочу сказать, что для женщины полезно принимать мужскую сперму». Сам адвокат позже сказал The Insider, что не склонял Ясну к браку с Арманом, а просто рассказывал про условия, которые дадут им встретиться во время ареста.

Очень быстро Ясна поняла, что жертв Армана много и он не собирается останавливаться, даже будучи в заключении. Девушка обратилась в центр «Насилию.нет»***, где ей сказали, что без публичности и шума в СМИ они не смогут дойти до суда — нужна общественная кампания. При этом для девушек будет сложно избегать камер. Их имена всё равно станут известны общественности из-за утечек к журналистам во время суда: «Его жертвы планировали коллективный иск ещё давно, но у нас нет системы анонимности для жертвы, которую инфицировали, а ВИЧ-статус до сих пор является стигмой. Поэтому судебный процесс наказал бы в первую очередь их самих, этих девушек. Особенно это касается одной жертвы Армана, которая была несовершеннолетней на момент заражения».

Юрист АНО «Помогая жить» Сергей Шагалеев подтверждает, что в реальности потерпевший по статье 122 не может остаться анонимным. Сама полиция просто не примет анонимного заявления. Должны быть раскрыты все данные: «Ещё на стадии следствия будут выясняться все подробности личной жизни, сексуальных контактов, которые стали причиной заражения. Главное в таких делах — доказать факт незащищённых половых контактов, поэтому без раскрытия личной информации не обойтись».

После публикации историй об Армане сообщество Rupression, оказывающее помощь фигурантам дела «Сети», заявило о прекращении любой его «персональной поддержки». При этом многие активисты заподозрили Ясну в корыстных побуждениях: её история могла сорвать всю кампанию против фабрикации дела. 10 февраля 2020 года суд приговорил всех фигурантов дела «Сети»** к огромным срокам, до 18 лет, хотя Сагынбаев из них получил минимальный — шесть лет. В Пензе и других городах России прошли массовые акции, включая митинг на Лубянке в Москве. Однако уже 21 февраля издание «Медуза» выпустило ещё одно независимое расследование: несколько фигурантов (Армана среди них нет) могли быть связаны с  убийством двух человек. Публикация вызвала огромный резонанс, ещё часть сторонников отвернулась от осуждённых антифашистов, хотя оценить общее влияние на кампанию поддержки сейчас сложно. Главное же, что об обвинениях женщин в адрес Сагынбаева больше никто не вспоминал.

«За каждую девушку я не могу отвечать, но, насколько я знаю, заявления [о ВИЧ-насилии] в итоге решили не подавать, — заключает Ясна. — Сам процесс было бы сложно вынести, потому что придётся всё детально вспоминать и несколько раз рассказывать, а этот опыт очень травматичный». Осенью 2020 года у Армана Сагынбаева в тюрьме нашли туберкулёз. Его состояние резко ухудшилось, свой ВИЧ-статус он больше не скрывал: «Сейчас у него стадия 4Б, а на следующей — 4В — отбывать наказание в местах лишения свободы уже нельзя. Далее наступает терминальная стадия, то есть СПИД», — заявил его адвокат.

«Нет подходящего времени для публикации, кроме как (...), когда я обо всём узнала», — размышляла Ясна в интервью «Медузе». Она до сих пор считает ребят несправедливо осуждёнными по основному, террористическому делу «Сети»: «”Ты что, не хочешь, чтобы ребятам уменьшили срок?” Такой же вопрос бы возник, если бы мы опубликовали истории перед рассмотрением в Европейском суде. (...) Он [Арман] буквально за месяц может создать отношения, как это произошло со мной. Нескольких лет и даже нескольких месяцев у нас нет, если наша цель — предупредить девушек».

В итоге сайт с историями — это единственное, что получилось сделать у пострадавших женщин, чтобы не оставить проступки Армана безнаказанными. На момент 11 марта 2021 года, впрочем, и эта страница тоже была недоступна и сохранилась только в архиве.